Неточные совпадения
Огромное пространство луга было скошено и блестело особенным, новым блеском, со своими уже пахнущими рядами, на
вечерних косых лучах
солнца.
Он бродил без цели.
Солнце заходило. Какая-то особенная тоска начала сказываться ему в последнее время. В ней не было чего-нибудь особенно едкого, жгучего; но от нее веяло чем-то постоянным, вечным, предчувствовались безысходные годы этой холодной мертвящей тоски, предчувствовалась какая-то вечность на «аршине пространства». В
вечерний час это ощущение обыкновенно еще сильней начинало его мучить.
Где он возьмет цвета для этого пронзительно-белого луча здешних звезд? как нарисует это мление
вечернего, только что покинутого
солнцем и отдыхающего неба, эту теплоту и кротость лунной ночи?
Только
вечернее небо, перед захождением и восхождением
солнца, великолепно и непохоже на наше.
Час был
вечерний, ясный,
солнце закатывалось и всю комнату осветило косым лучом.
К вечеру эти облака исчезают; последние из них, черноватые и неопределенные, как дым, ложатся розовыми клубами напротив заходящего
солнца; на месте, где оно закатилось так же спокойно, как спокойно взошло на небо, алое сиянье стоит недолгое время над потемневшей землей, и, тихо мигая, как бережно несомая свечка, затеплится на нем
вечерняя звезда.
Я нашел и настрелял довольно много дичи; наполненный ягдташ немилосердно резал мне плечо, но уже
вечерняя заря погасала, и в воздухе, еще светлом, хотя не озаренном более лучами закатившегося
солнца, начинали густеть и разливаться холодные тени, когда я решился наконец вернуться к себе домой.
День склонялся к вечеру. По небу медленно ползли легкие розовые облачка. Дальние горы, освещенные последними лучами заходящего
солнца, казались фиолетовыми. Оголенные от листвы деревья приняли однотонную серую окраску. В нашей деревне по-прежнему царило полное спокойствие. Из длинных труб фанз вились белые дымки. Они быстро таяли в прохладном
вечернем воздухе. По дорожкам кое-где мелькали белые фигуры корейцев. Внизу, у самой реки, горел огонь. Это был наш бивак.
Долинный лес иногда бывает так густ, что сквозь ветки его совершенно не видно неба. Внизу всегда царит полумрак, всегда прохладно и сыро. Утренний рассвет и
вечерние сумерки в лесу и в местах открытых не совпадают по времени. Чуть только тучка закроет
солнце, лес сразу становится угрюмым, и погода кажется пасмурной. Зато в ясный день освещенные
солнцем стволы деревьев, ярко-зеленая листва, блестящая хвоя, цветы, мох и пестрые лишайники принимают декоративный вид.
Когда мы достигли вершины горы,
солнце уже успело сесть. Отблески
вечерней зари еще некоторое время играли в облаках, но они скоро стали затягиваться дымкой
вечернего тумана.
Мизгирь и Лель, при вашем обещаньи
Покоен я и беспечально встречу
Ярилин день.
Вечернею зарей,
В запо́ведном лесу моем, сегодня
Сберемся мы для игр и песен. Ночка
Короткая минует незаметно,
На розовой заре в венке зеленом,
Среди своих ликующих детей
Счастливый царь пойдет на встречу
Солнца.
Смотри туда, Купава! Видишь,
СолнцеНа западе, в лучах зари
вечерней,
В пурпуровом тумане утопает!
Воротится ль оно назад?
Были ли в ее жизни горести, кроме тех, которые временно причинила смерть ее мужа и дочери, — я не знаю. Во всяком случае, старость ее можно было уподобить тихому сиянию
вечерней зари, когда
солнце уже окончательно скрылось за пределы горизонта и на западе светится чуть-чуть видный отблеск его лучей, а вдали плавают облака, прообразующие соленья, варенья, моченья и всякие гарниры, — тоже игравшие в ее жизни немаловажную роль. Прозвище «сластены» осталось за ней до конца.
Аня. Мама!.. Мама, ты плачешь? Милая, добрая, хорошая моя мама, моя прекрасная, я люблю тебя… я благословляю тебя. Вишневый сад продан, его уже нет, это правда, правда, но не плачь, мама, у тебя осталась жизнь впереди, осталась твоя хорошая, чистая душа… Пойдем со мной, пойдем, милая, отсюда, пойдем!.. Мы насадим новый сад, роскошнее этого, ты увидишь его, поймешь, и радость, тихая, глубокая радость опустится на твою душу, как
солнце в
вечерний час, и ты улыбнешься, мама! Пойдем, милая! Пойдем!..
Солнце склонилось на запад к горизонту, по низине легла длинная тень, на востоке лежала тяжелая туча, даль терялась в
вечерней дымке, и только кое-где косые лучи выхватывали у синих теней то белую стену мазаной хатки, то загоревшееся рубином оконце, то живую искорку на кресте дальней колокольни.
Должно быть,
солнце только что скрылось за горизонтом, потому что на западе по ту сторону гор зарделась
вечерняя заря.
Вечерняя заря угасла, и только узенькая багровая полоска на горизонте показывала место, где скрылось
солнце.
Тележка загремела, и вскоре целое облако пыли окутало и ее, и фигуру деревенского маклера. Я сел на крыльцо, а Лукьяныч встал несколько поодаль, одну руку положив поперек груди, а другою упершись в подбородок. Некоторое время мы молчали. На дворе была тишь;
солнце стояло низко; в воздухе чуялась
вечерняя свежесть, и весь он был пропитан ароматом от только что зацветших лип.
Домой я вернулся, когда
солнце уже садилось.
Вечерний розовый пепел — на стекле стен, на золоте шпица аккумуляторной башни, на голосах и улыбках встречных нумеров. Не странно ли: потухающие солнечные лучи падают под тем же точно углом, что и загорающиеся утром, а все — совершенно иное, иная эта розовость — сейчас очень тихая, чуть-чуть горьковатая, а утром — опять будет звонкая, шипучая.
Наступил уже вечер, когда подали кофе. Красные, косые лучи
солнца ворвались в окна и заиграли яркими медными пятнами на темных обоях, на скатерти, на хрустале, на лицах обедающих. Все притихли в каком-то грустном обаянии этого
вечернего часа.
Было уже поздно, когда Михеич увидел в стороне избушку, черную и закоптевшую, похожую больше на полуистлевший гриб, чем на человеческое жилище.
Солнце уже зашло. Полосы тумана стлались над высокою травой на небольшой расчищенной поляне. Было свежо и сыро. Птицы перестали щебетать, лишь иные время от времени зачинали сонную песнь и, не окончив ее, засыпали на ветвях. Мало-помалу и они замолкли, и среди общей тишины слышно было лишь слабое журчанье невидимого ручья да изредка жужжание
вечерних жуков.
Их любовь к природе внешняя, наглядная, они любят картинки, и то ненадолго; смотря на них, они уже думают о своих пошлых делишках и спешат домой, в свой грязный омут, в пыльную, душную атмосферу города, на свои балконы и террасы, подышать благовонием загнивших прудов в их жалких садах или
вечерними испарениями мостовой, раскаленной дневным
солнцем…
В комнате-то этакий свет
вечерний,
солнце садится, вбок все красным обливает, а у меня даже в глазах стало темно, и вижу, что княгиня как не своею силой с помпадура встала, и к самой голове Патрикея Семеныча подошла, и говорит...
Баймакова озабоченно роется в большом, кованом сундуке, стоя на коленях пред ним; вокруг неё на полу, на постели разбросаны, как в ярмарочной лавке, куски штофа, канауса [ткань из шёлка-сырца — Ред.], московского кумача, кашмировые шали, ленты, вышитые полотенца, широкий луч
солнца лежит на ярких тканях, и они разноцветно горят, точно облако на
вечерней заре.
Мы отобедали поздно, когда уже наступал очаровательный майский вечер. Я вполне им наслаждался, но, судя по местности, как опытный рыбак и охотник, предвидел, что по захождении
солнца будет сыро и прохладно. Я уговорил всех отложить
вечернюю прогулку на лодке и просидеть вечер на пристани.
Село уже тонуло в
вечерних сумерках, и
солнце блестело только вверху на дороге, которая змеей бежала по скату снизу вверх.
Уж
солнце зашло, начинало смеркаться, и весенняя темная тучка висела над домом и садом, только из-за деревьев виднелся чистый край неба с потухавшею зарей и только что вспыхнувшею
вечернею звездочкой.
Ни человеческого жилья, ни живой души вдали, и кажется, что тропинка, если пойти по ней, приведет в то самое неизвестное загадочное место, куда только что опустилось
солнце и где так широко и величаво пламенеет
вечерняя заря.
По лавам он перешел на тот берег. Там, где в прошлом году была рожь, теперь лежал в рядах скошенный овес.
Солнце уже зашло, и на горизонте пылало широкое красное зарево, предвещавшее на завтра ветреную погоду. Было тихо. Всматриваясь по тому направлению, где в прошлом году показался впервые черный монах, Коврин постоял минут двадцать, пока не начала тускнеть
вечерняя заря…
Так точно
вечернее облако, покуда
солнце не коснулось до небосклона, принимает вид небесного города, блестит золотыми краями и обещает чудеса воображению, но
солнце закатилось, дунул ветер — и облако растянулось, померкло, — и, наконец, упадает росою на землю!
Сидя на краю обрыва, Николай и Ольга видели, как заходило
солнце, как небо, золотое и багровое, отражалось в реке, в окнах храма и во всем воздухе, нежном, покойном, невыразимо чистом, какого никогда не бывает в Москве. А когда
солнце село, с блеяньем и ревом прошло стадо, прилетели с той стороны гуси, — и все смолкло, тихий свет погас в воздухе, и стала быстро надвигаться
вечерняя темнота.
Она указала ему на луг, весь испещренный длинными,
вечерними тенями, весь алеющий на
солнце.
„Так бы у меня, раба божия (имя), не болели бы зубы, не щемили щеки, не ломило бы кости — в день при
солнце, ночью при месяце, на утренней зари, на
вечерней зари, на всяк день, на всяк час, на всякое время.
Обилие вод в краю насыщает летом воздух теплой влагой и пахучей духотой; небо там бледное и мутное, точно запотело,
солнце — тускло,
вечерние зори — зловеще багряны, а лупа — на восходе — велика и красна, как сырое мясо.
Стоя на сей горе, видишь на правой стороне почти всю Москву, сию ужасную громаду домов и церквей, которая представляется глазам в образе величественного амфитеатра: великолепная картина, особливо когда светит на нее
солнце, когда
вечерние лучи его пылают на бесчисленных златых куполах, на бесчисленных крестах, к небу возносящихся!
Солнце задело багряным краем за черту горизонта, когда мы подъехали к логу. Свету было еще достаточно, хотя в логу залегали уже густые
вечерние мóроки. Было прохладно и тихо. «Камень» молчаливо стоял над туманами, и над ним подымался полный, хотя еще бледный, месяц. Черная тайга, точно заклятая, дремала недвижимо, не шелохнув ни одною веткой. Тишина нарушалась только звоном колокольчика, который гулко носился в воздухе, отдаваемый эхом ущелья. Сзади слышался такой же звон, только послабее.
Вечерние лучи
солнца угасали на их блестящем оружии.
Солнце уже пряталось, и на цветущей ржи растянулись
вечерние тени.
Вечерние тени удлинились.
Солнце стояло над самой чертой земли, окрашивая пыль в яркий пурпуровый цвет. Дорога пошла под гору. Далеко на горизонте показались неясные очертания леса и жилых строений.
Я, напротив, не спал долго и после восхождения
солнца, и много новых ощущений и наслаждений доставила мне эта бессонная ночь с своей
вечерней и утренней зарею.
Приближался вечер, и в воздухе стояла та особенная, тяжёлая духота, которая предвещает грозу.
Солнце уже было низко, и вершины тополей зарделись лёгким румянцем. Но от
вечерних теней, окутавших их ветви, они, высокие и неподвижные, стали гуще, выше… Небо над ними тоже темнело, делалось бархатным и точно опускалось ниже к земле. Где-то далеко говорили люди и где-то ещё дальше, но в другой стороне — пели. Эти звуки, тихие, но густые, казалось, тоже были пропитаны духотой.
Наконец и это сияние померкло, и только невысоко над землей, в том месте, где закатилось
солнце, осталась неясная длинная розовая полоска, незаметно переходившая наверху в нежный голубоватый оттенок
вечернего неба, а внизу в тяжелую сизоватую мглу, подымавшуюся от земли.
Смотри, как запад разгорелся
Вечерним заревом лучей,
Восток померкнувший оделся
Холодной, сизой чешуей!
В вражде ль они между собою?
Иль
солнце не одно для них
И, неподвижною средою
Деля, не съединяет их?
«Утренний намаз творил я в Арзиньянской долине, полуденный намаз в городе Арзруме; пред захождением
солнца творил намаз в городе Карсе, а
вечерний намаз в Тифлизе. Аллах дал мне крылья, и я прилетел сюда; дай бог, чтоб я стал жертвою белого коня, он скакал быстро, как плясун по канату, с горы в ущелья, из ущелья на гору: Маулям (создатель) дал Ашику крылья, и он прилетел на свадьбу Магуль-Мегери».
А небо меж тем тускней становилось,
солнце зашло, и вдали над желто-серым туманом ярманочной пыли широко раскинулись алые и малиново-золотистые полосы
вечерней зари, а речной плес весь подернулся широкими лентами, синими, голубыми, лиловыми.
Мы все ужасно страдали от мошки, ее особенно много появлялось во вторую половину дня, когда
солнце начинало склоняться к горизонту. С радостью мы встречали
вечерний закат; сумерки и ночная тьма давали отдых от ужасного «гнуса». [Так называют сибиряки мошку.]
В гостиной было тихо, так тихо, что явственно слышалось, как стучал по потолку залетевший со двора слепень. Хозяйка дачи, Ольга Ивановна, стояла у окна, глядела на цветочную клумбу и думала. Доктор Цветков, ее домашний врач и старинный знакомый, приглашенный лечить Мишу, сидел в кресле, покачивал своею шляпой, которую держал в обеих руках, и тоже думал. Кроме них в гостиной и в смежных комнатах не было ни души.
Солнце уже зашло, и в углах, под мебелью и на карнизах стали ложиться
вечерние тени.
Ах, она любит эти тихие
вечерние часы, эти алые закаты, это горящее гигантским рубином умирающее
солнце!
Шли два приятеля
вечернею порой и дельный разговор вели между собой. Шли они по Невскому.
Солнце уже зашло, но не совсем… Кое-где золотились еще домовые трубы и сверкали церковные кресты… В слегка морозном воздухе пахло весной…
— Много на небе Аллаха восходящих
вечерних звезд, но они не сравнятся с золотым
солнцем. Много в Дагестанских аулах чернооких дочерей, но красота их потускнеет при появлении грузинской девушки. Немного лет осталось им красоваться! Она придет и — улыбнется восточное небо. Черные звезды — глаза ее. Пышные розы — ее щечки. Темная ночь — кудри ее. Хвала дочери храброго князя! Хвала маленькой княжне Нине Джаваха-оглы-Джамата, моей внучке!